melancholy23 километра от Сухуми, и совсем другой мир. Сельский, спокойный, никуда не движущийся. Храм кажется приземистым, огромный купол (диаметр ок. 11 метров) вписан в квадрат стен – этакая квадратура круга. Кругом развалины монастыря XIX века. Одно из зданий, трапезная псевдоготического стиля, обнесено высоким забором с колючей проволокой. Теперь это тюрьма. Но кто здесь сидит, воры или грузинские солдаты, нам неведомо. Кто бы ни сидел, по рассказам, очень оживляются, когда к храму подходят женщины.
Но сейчас кругом ни души. Спрашиваем в соседнем доме, у кого ключи. Нас сажают на полуживой Запорожец и везут на другую улицу. Смотрительница храма, русская, неожиданно приветливая женщина, выдает ключи под фамилию Бжания. Объясняет, где тут у них подземных ход к храму: одним концом он выходит прямо за престол – жалко, заложен.
Мы возвращаемся к церкви. Подходя, замечаем пожилую женщину в платочке и светловолосую девочку лет 15. Денис, давай скажем, что у нас есть ключи. Слушай, им надо, пусть они и спрашивают. Заходим в храм, дверь оставляем открытой, но никто так и не появляется.
Церковь недействующая. Здесь был в начале 90-ых один священник, грузин. Но после того, как он на сельском сходе предложил жить в мире с абхазами, ему пришлось уехать. Внутри здание, действительно, состоит из одного купола. Огромный, неправильный эллипс занимает собой все пространство. В углах остаются маленькие конхиальные октогончики абсолютно непонятного назначения. Чем-то этот храм притягивает: и, может быть, всего больше своей загадочностью. Зачем здесь в VII в. строить такое, чему не сыскать никаких аналогий, даже на Кавказе. Это в Греции есть все, а здесь, на Кавказе, все бывает.
Часа через два с половиной уходим отдать ключи. На крыльце у смотрительницы сидят та пожилая женщина и девочка, которых мы видели у храма. Ой, так вы в церковь ходили? Ну да. А я как увидела, идут два небритых мужика, говорю: Вера, ни шагу вперед! Так и сидим, пьем кофе два часа.
От кофе мы отказываемся и с полными карманами фундука спешим на остановку. Когда будет автобус на Мокви, никто толком не знает. Вроде бы сходятся на том, что в 13.30. Значит, у нас есть 40 минут перекусить. Рядом с остановкой бывший советский ресторан. Заказываем салатик, харчо, вина. Через две минуты после начала харчо заходит мужчина: Слушай, дорогой, твой автобус приехал. Проглатываем по паре ложек, расплачиваемся за все несъеденное и бежим к автобусу.
ПАЗик забит до отказа. Едем на чьих-то головах. За окном Абжуйская Абхазия. В деревнях половина домов брошены: здесь жили грузины. Говорят, вернулись все, кто не воевал. Тех, кто воевал, соседи просто игнорируют – им не дают ни огня, ни соли. Автобус останавливается у источника. Пассажиры умываются и пьют воду.
Наконец, Мокви. Храм – это какой-то прям райский уголок, как это бывает где-нибудь в Бургундии. Дорога вьется к реке. У моста купаются подростки. Вверх на холм, мимо плетеных заборов и домиков, мимо остатков колокольни, к храму. Нам открывает пожилая смотрительница, все время грустно вздыхающая. Тут же появляются пара мужиков, один их которых начинает истово креститься и молиться, а потом также спокойно закуривает прямо в храме.
Нам рассказывают, как грузины кости из могил выкидывали. В могилах лежат единственные на всю Абхазию владетельные князья – Чачба, по-грузински Шервашидзе. Это они восстановили храм, причем абсолютно в грузинском стиле. Недавно умер один из их потомков, Лео, специалист по средневековой живописи. Умер в Тбилиси, но похоронить себя завещал в Абхазии.
Потом в Сухуми одна интеллигентная девушка из обезьяннего питомника рассказывала нам, что грузинские реставраторы сбивали фрески со стен и кидали их в реку. Мне особенно понравилось: кидали в реку. Какая романтическая картина: река несет кусочки разбитых святых.
Сам храм – это симфония. Высокие своды, галереи, маленькие приделы-закутки, хоры в три стены, опять же с алтарями на концах. И фрески. Тоже XIV в., но в двух местах из-под них лезет XI. Уходить не хочется. Не покидает редкое ощущение действительно застывшей музыки – далекой, смутно знакомой и бесконечно упоительной.
В результате обратно идем пешком. До трассы 10 км. Километра через три нас подбирают. На заднем сидении с нами абхазская красавица. Ее свежую прелесть оттеняет необычно белая кожа: девушка живет в Сургуте. Узнав, что мы ученые, мужик останавливается на трассе у поста ГАИ и просит помочь археологам.
На дороге пустынно. Одна, может, две машины в пять минут. Гаишники всех знают, кто куда едет. С полчаса трепемся с ними. И везде один и тот же вопрос: скажите, а то, что вы, археологи, находите, вы сдаете или себе берете? Сдаете? А на что же тогда живете?
Наконец, появляется подходящий, по мнению гаишников, микроавтобус. Взмах палочки, и мы в пустом салоне, сидя на шине, едем в Сухуми. За окнами темнеет, тихо играет «Иван Купала». Кипарисы и русские народные порождают ощущение какого-то сюра. И вот мы в Сухуми, усталые валимся в кровать. И до поздней ночи снова и снова говорим об Абхазии: о Дранде, о Мокви, о том, что видели, и что увидеть еще придется ли…
